Великая Отечественная война коснулась каждого. И, хотя в одних населенных пунктах шли кровопролитные бои, обстрелы, а другие города бомбежки даже не видели, ни одна семья не вышла из войны без потери близких, любимых людей. Но есть город на нашей Родине, который оказался в немецком кольце, как в плену. Его жителям хорошо знакомы слова, веющие холодом, голодом, болезнями. «Девятьсот дней, девятьсот ночей». Именно столько длилась блокада Ленинграда.
Вчерашние девчонки и мальчишки
Нина Николаевна Ершова родилась в 1923 году. Ее мать Варвара Андреевна – липчанка, а отец Николай Федорович — ленинградец. Он воевал с немцами еще в империалистическую войну, первую мировую. Тогда он был ранен – пуля попала в легкие, недалеко от сердца. Он заболел туберкулезом. Сколько Нина Николаевна помнит, его практически не было дома. То в санатории, то в больнице. А в тридцать девятом он умер… Мама одна работала в две смены. И Нина с братишкой, который был младше сестры на пять с половиной лет, были очень самостоятельными людьми, сами натирали полы, сами варили картошку.
Нина Николаевна родилась здесь, в Липецке, а через восемь месяцев мама с дочкой переехали в Ленинград к отцу. «Вот моя мама, это ее сестра, братья. Все были гимназисты», — Нина Николаевна показывает старинные фотографии, ни много ни мало 1916 года! А фот фотография папы – бравый солдат, здоровый, высокий, плечистый. Эти фотографии – всё, что осталось с тех времен, ведь из блокадного Ленинграда Ершовы с собой не взяли ничего…
20 июня 1941 года. Долгожданный приезд в гости из Липецка Нининых бабушки, дедушки, тети с дочкой. Они никогда не были в Ленинграде, и Ершовы были полны радужных ожиданий. Впереди — две недели их пребывания, и счастливая Нина составляла список, куда они пойдут. 22 июня, в воскресенье, наметили поездку в Петергоф. «Чуть свет я разбудила всех, — вспоминает Нина Николаевна тот трагический день. — Мы были очень удивлены, что в Петергофе почти не было людей. И не знали мы, что уже началась война. И тут – рокот, летит самолет, начинается гром выстрелов, появляются наши самолеты и завязывается бой. Чей-то самолет пошел вниз. Говорили – что немецкий». Так еще одна семья узнала, что в СССР началась война. В поезде на обратном пути было много народу, но все застыли в каком-то надрывном молчании. Стояла гробовая тяжелая тишина.
На следующий день все родственники вернулись обратно в Липецк, а на вокзале уже была паника. Многие тогда уехали из Ленинграда. Ершовы же остались там – Нина, брат Володя и мама, ведь она была военнообязанной и работала в больнице имени Эрисмана.
А Нина сразу же пошла в школу, там было объявление – явиться на оборонные работы, на рытье противотанкового рва. Сначала копали на окраине города, пока не было налетов. Но уже говорили о том, что нужно клеить окна, чтобы стекла не вылетали от бомбежек. И они дома заклеивали окна крест-накрест полосками из газет… А вскоре новое объявление – взять с собой на оборонные работы пальто, шапку, теплую обувь. И повезли недавних школьников под Пулково в какую-то деревню, которую уже всю эвакуировали. Спали они в домишке, постелив сено на пол и укутавшись во всю теплую одежду. А днем копали, их обстреливали, а они продолжали копать. Не было слышно ни озорных шуток, ни звонкого смеха. Весна их жизни была украдена войной. Немец летал бреющим полетом, и девчонки и мальчишки видели их физиономии. Уже заслышав знакомый немецкий треск, они бросались в окоп. Каждый день ребята наблюдали за летевшими из города бомбардировщиками. И каждый думал, живы ли там в городе родные?.. Но они были комсомольцами, и ни у кого даже и мысли не было, что бросить работу и вернуться домой.
А однажды буквально перед носом Нины Николаевны пролетел осколок. Упал прямо в лужу. Хотела она его взять, а лужа вся горячая! Долго она хранила этот осколок, который мог стоить ей жизни.
Зима сорок первого
Каждый день прораб отмерял участки, которые нужно вырыть. Тяжелая работа, изнурительная. Уставали ребята сильно. Но в один день долго ждали прораба, а он так и не пришел — пришла пора солдатам занимать вырытые окопы. А ребята м — вернуться домой.
«От Варшавского вокзала до моего дома три остановки на трамвае, — рассказывает Нина Николаевна, — а я добиралась четыре часа – бесконечные бомбежки, во время них люди незамедлительно бежали в бомбоубежища. Часто немец подъезжал к Варшавскому вокзалу и пускал снаряды прямо по улице, где я ходила. Пригибалась, а в это время летали снаряды прямо над головой!»
К тому времени Володенька уже три раза пытался сбежать на фронт, он только пять классов окончил. В третий раз милиционер привел его домой, когда сестра уже вернулась с оборонных работ. «Как же они не понимают, что из меня прекрасный разведчик выйдет!» — возмущался двенадцатилетний мальчик. И все дни напролет во время бомбежек проводил на крыше их пятиэтажного дома, чтобы гасить «зажигалки».
Мама была на казарменном положении, и Нина с Володей постоянно были дома вдвоем. Уже была введена карточная система, а на них, двоих иждивенцев, хлеба полагалось совсем чуть-чуть, в два раза меньше, чем служащим. Если служащим триста граммов хлеба, то ребятам по сто пятьдесят. Сначала давали и немного пшена. Потом же стало совсем тяжело, выдавали всего по сто двадцать пять граммов хлеба и больше ничего. Ели что придется. Кто-то сказал, что есть на полях хряпы – зеленые грязные листья, которые остаются после уборки капусты. А еще ели и клей столярный, которым клеят деревянные вещи. Клали в воду кусочек клея, засыпали побольше специй, чтобы отбить хоть
Заклеенные стекла давно вылетели, Нина с Володей их кое-как заклеили фанерой, заткнули подушками. Но холод стоял страшный. Зима сорок первого выдалась особенно лютой. Тогда и отопления не было. И единственной теплой комнатой была кухня без окна. Да и плита там была большая. И, когда она протопится, Володенька спал прямо на плите. А Нина спала рядышком, словно в норе – под матрасом, двумя одеялами, в пальто, валенках и треухе. «Но однажды я настолько потеряла силы, что еще немного – и заснула бы навеки, — на Нину Николаевну нахлынули воспоминания и она уже еле сдерживала слезы. — В полузабытьи я услышала плач и крик: „Нина, иди за хлебом!“ Я слышу, но не соображаю, что это. И вдруг я почувствовала, что мои ноги
Много страшных картин приходилось видеть людям. Многое пришлось пережить. У подруги Нины Николаевны умер папа. До сих пор перед ее глазами стоит картина, как они, две хрупкие девчушки, еле-еле уложили его на санки, укрыли простынею и перевезли через Фонтанку, где штабелями лежали покойники…
Спасительный билет
Как-то раз Нина узнала, что общежитие подруги прямо напротив их дома. Раза три она туда ходила – поесть дрожжевого супа. Однажды, придя за супом, девушка увидела объявление – желающим эвакуироваться обратиться в такую-то комнату. «Дяденька, — взмолилась девушка, — я не студентка, но брат мой уже не может ходить, боюсь, что умрет. На путях трамваи вмерзли в лед, и мама месяц не приходила домой, неизвестно, жива ли она. Возьмите нас вместе с вами эвакуироваться!» И он сказал Нине приносить паспорт. Нина Николаевна показывает эвакуационное удостоверение с множеством штампов — уже давно пожелтевшую от времени бумажку, по сути – настоящую реликвию, бережно хранимую бабушкой как спасительный билет. Здесь же и даты – тринадцатого марта сорок второго они выехали, приехали седьмого апреля.
Эвакуировались Ершовы втроем, Нина Николаевна смогла-таки найти маму. Хлеба тогда уже давали по четыреста граммов, и девушка могла осилить дальний, трудный путь к больнице, где работала Варвара Андреевна. Пришла – а женщина, уже совсем обессиленная, лежит в бомбоубежище. Мама оформила уход, и они пошли обратно. Собирались в дорогу из блокадного города недолго, взяли с собой лишь маленький чемоданчик, не в состоянии ослабленные люди нести тяжелую ношу. А дома остались набитые одеждой и бельем шкафы.
Сначала их везли в грузовиках по Ладожскому озеру. Та самая Дорога Жизни, по которой в ту сторону ехали эвакуированные, а обратно везли хлеб. Немец бомбил эту дорогу. И вдруг перед грузовиком, в котором ехали Ершовы, падает бомба. Люди не могли даже встать, не то что бы самостоятельно передвигаться. Быстро перетаскали всех на носилках, а грузовик утонул. Много там подо льдом захоронено было таких грузовиков…
Потом ехали в теплушке, где все нары были забиты людьми. Только маму кое-как пристроили. Нина же устроилась около печки, а Володя взгромоздился на кучу чемоданов. На одной из станций эвакуировавшихся отвели в привокзальное кафе. «А там – белые скатерти, девочки в передничках и кокошниках. Для нас, так долго пробывших в темноте, не мывшихся полгода, это было шоком – оказывается существует жизнь! – с изумлением рассказывает Нина Николаевна. — Но не успели нам принести борща и каши, как раздалась военная тревога, и мы все кинулись к вагонам. И машинист погнал, он спасал поезд, ведь немец бомбил железнодорожную станцию». Так ехали до места назначения целый месяц…
А Володенька добился-таки своего. Он и родным обратно в Липецк помог вернуться. Первым перебрался с военными из Пятигорска, сделал родным вызов, нашел себе работу с чертежами на радиаторном заводе. Башковитый малец! Прибавив себе три года, он добился через военкомат направления в воинскую часть, и в декабре сорок третьего уехал на учебу. А в сентябре сорок четвертого младший сержант Ершов, окончив курсы, направляется в действующую армию в артиллерию. Он постоянно слал письма домой, а потом вдруг перестал. Двадцать первого февраля сорок пятого года было последнее. «Часть, в которой я служу, уже второй месяц находится в боях, — писал Володенька в своей последней весточке. — Мамочка, когда вы услышите, что наши войска пошли в наступление и углубились в обороны противника на несколько километров – знайте, это было сделано армией, в которой я нахожусь. И потом немчура только успевала драпать, а мы их догоняли и били беспощадно…»
Погиб Володя Ершов на подступах к Берлину, восьмого марта сорок пятого, не дожив до Победы совсем чуть-чуть. Он был убит в упор из маленького пистолета. Выстрел был настолько близко, что ему ожгло то место, где прошла пуля. Левый глаз висел на жилах. Шестнадцать лет было от роду пареньку. Там же в Германии сослуживцы его и похоронили…
Много-много лет прошло с тех пор. А Нина Николаевна отчетливо помнит каждый день той страшной войны. Володя Ершов занесен в Книгу Памяти по городу Липецку. Варвара Андреевна умерла в восемьдесят девятом году, она, участник Великой Отечественной войны, удостоена медали «За оборону Ленинграда». Нина Николаевна бережно хранит все документы, все фотографии, все награды. И вот достает свой значок жителя блокадного Ленинграда с незамысловатой, но такой емкой надписью — 900 дней, 900 ночей…
Юлия СТОЛПОВСКИХ.
30.05.2011, 1383 просмотра.
